В конце концов его кое-как удалось оторвать, и только тут он увидел, что все стоят, и сам вытянулся, но продолжал косить глаз на парту, а руки его все дергались и тянулись к клавиатуре.
— Он очень упорный, — сказал я уклончиво.
На другой день меня вообще не допустили к завтраку, потому что к Симычу приехал конгрессмен Питер Блох и они провели за завтраком короткие переговоры о ядерном разоружении.
Откровенно говоря, я очень волновался, не зная, что ждет меня там, внизу. Поэтому, поравнявшись с одной из стюардесс, я спросил ее, не может ли она выдать мне еще пару бутылочек Смирнофф, и, широко открыв рот, показал, что там все горит.
— Охламонов, остановитесь! Слышите, Охламонов!
— Что это у этой тети какое-то странное имя — Супик? — спросил я.