— Да это я так, округляю. Может быть, и две, мы же не женщины, чтобы годы считать да морщинки разглядывать?
Я посмотрел испытующе, она поднялась во весь рост и стоит передо мной прямая, вздрагивающая, но с бледным решительным лицом.
— Сын мой, — проговорил он кротко, — я не скажу, что это богохульство, но все-таки… гм… так можно обращаться только к папе римскому. Если не выговоришь «ваше преподобие», то можно проще, «отец мой», ибо у нас нет своих семей, а все прихожане — наши дети.
— Да, конечно. Но если исходить из того, что мы по образу и подобию, то наши мысли должны быть в чем-то сходны.
— Ага, — сказал я, — сперва насчет пожрать?
— Нет-нет! Я этого не позволю. Я не отдам сына на растерзание. Лучше я сам погибну! Сэр Ричард, что вы думаете?