— Я тебе щас задницу надеру, — предложил дед вместо конфет.
— Это, я так думаю, призрак Володьки-алкоголика, царство ему небесное. Не успокоится душа окаянная.
Катер медленно покачивался на волнах, и мы с Вовкой смотрели в окно и изучали береговой пейзаж. Оно, конечно, интереснее было бы, если бы мы сели на корме или на верхней палубе, но родители сказали, что это опасно.
Утром мы все проснулись от очередного звука трубы, но это не было похоже на обычный сигнал и призыв к завтраку. В звуках горна слышались тревожные нотки, иногда смешивающиеся с хрипом и кашлем деда Матвея. Опыт мне подсказывал, что случилось что-то серьёзное. Если дело пахло керосином, то я это чувствовал даже кончиками волос.
Мне же представилась другая картина. Сидят бабка с дедом и едят без хлеба собачью пипиську. Ведь именно её она имела в виду, когда говорила про хуй.
Вовка уже был в комнате и путаясь в простыне, ныл и пытался освободиться. Но чем больше он пытался, тем больше запутывался. Наконец он освободился, и мы вдвоём забились в углу, на кровати под одеялом. Не знаю, почему мы решили, что это самое надёжное место, но так обычно бывает. Если ты ничего не видишь, то предполагается, что и тебя никто не видит.