— Велик ли ясак Высокого Императора? — через переводчика поинтересовался Могалок.
— И Пастера, — кивнул я, судорожно пытаясь припомнить — кто таков этот, блин, профессор с именем, больше подходящим кондитеру. Semmelweis — в переводе означает — витрина кондитера. За Пастера я не переживал. Что такое пастеризация, и кто это открыл, в советских школах в шестом классе изучали.
Понимал, что это только мечта. Что бесконечные дела не отпустят и там, что спутниковый "Ирис" ловит везде. Но сама возможность этого как-то грела давно проданную золотому тельцу душу.
— Простите великодушно, Герман Густавович, — как бы между прочим, поинтересовался Басов, — давно хотел у вас поинтересоваться. Те молодые люди, из числа выпускников горного училища, коих вы с собой на Юг увели, живы ли? Все ли у них хорошо? Они, в определенном смысле — мои ученики, и мне не безразлична их судьба…
— Никак мост строить зачнем, ваше благородие? — обрадовался кто-то из компаньонов Гилева.
Шустрый Хабаров метнулся к импровизированному столу, и набулькал "лекарства". Серебряные походные стаканчики инородца совершенно не впечатлили, и, ничтоже сумняшеся, он выбрал оловянные солдатские кружки. Безсонов даже крякнул в знак согласия.