Аккуратно — это уже Герина немецкая педантичность виновата — сложил письма по разным кармашкам сумки. Одни — для моего личного архива. Другие в канцелярию губернского правления.
Велел Апанасу собрать чистую одежду, сбросил прямо в шатре сапоги, и босиком пошлепал мыться. Запах запаренных березовых веников подгонял.
— Там на горе, говорит Турмек, есть китайская крепость Кактын Табатты. Там стоит маньчжурский гарнизон, который может плетями разогнать всю русскую армию.
А вот теленгиты раненых добили. Возможно, что и своих тоже. Деловито так, прошлись по полю, время от времени тыкая саблями. О потерях я союзников не спрашивал. Честно говоря, было все равно. Хребет взбеленившемуся зайсану и его "эскадрону" сломал русский офицер Андрей Густавович и его рыдавшие от страха малолетнее разноплеменное воинство. А добили уже мы с Безсоновым. И если и после этого туземные князьки умудрились потерять хотя бы одного воина, то грош им цена, таким союзникам.
Да еще одолевали думы. Злился на нетерпеливых томских жителей, ворочался на своем, сложенном из дерна, топчане под тонким походным одеялом, а сон все не шел.
— Это из вас еще сражение не вышло, — приговаривал Принтц, аккуратно подхватывая меня под локоть и утягивая в обход бастиона, на удивительно зеленый, в этом серо-ржавом краю луг. — Организм, знаете ли, все еще в бою. По себе знаю. Я вот, тем годом по Туркестану хаживал, так…