Безсонов потом рассказывал, что я, выслушав объяснения тогульского полицейского, вдруг побелел весь, затрясся словно от озноба, и будто бы как закаменел, замолчал. И только губы кривил, как от страшной боли, и слезы катились из глаз.
Ландышев расчувствовался, растрогался. Слезу даже пустил. За церковь на Чуе благодарить стал. Благословлять на новые подвиги во имя торжества Православной Церкви. Я даже испугался его напора сначала. Хотел напомнить, что я, собственно, лютеранин по паспорту.
Пару раз порывался на привалах пригласить черного монашка в священничьем сане к своему костру, да выпытать, что же подвигло-то его, молодого и жизни не видевшего, на служение. Да так как-то и не вышло. Все что-то другое занимало.
Во времена СССР много говорилось о страданиях несчастных угнетенных американских негров. Фильмы снимались, книги печатались, как империалистические эксплуататоры издевались над тысячами привезенных из Африки рабами. Едрешкин корень, да это детский сад, ясельная группа по сравнению с миллионами крепостных русских крестьян. И пусть теперь, в 1864 году, они уже формально свободны. Только в головах таких вот, феодальных социалистов, ничегошеньки не изменилось. Нельзя продать или детей отобрать? Фигня! Годик от голода помучаются — сами прибегут! Сдохнет пара тысяч? Снова фигня. Бабы еще нарожают. Чай дурное дело — не хитрое…
Естественно, не один. Взял с собой сотника Безсонова, как олицетворение русской военной мощи. Даже сидя, он казался вчетверо шире любого, самого крепкого туземного воина. Кроме того, его дареный многозарядный пистоль мог оказаться полезным. Свой Адамс я, конечно же, тоже прихватил.
Хлеб есть хлеб. Человечество придумало тысячи коктейлей, сотни способов выпить хмельной напиток, и десяток видов идеальной закуски. Только так ничего и нет лучшего, чем занюхать хлебную хлебом. И заесть горячим мясом. Все-таки наши далекие предки были хищниками, чего бы там археологи себе не навыдумывали.