— А ты какими судьбами здесь оказался? — удивленно спросил я.
Такой поворот судьбы не оставлял мне никакого выбора, так как в эту секунду на кону стояла моя жизнь. Струсить — значит умереть, и я не задумываясь врезал с ноги уроду в челюсть, ну а затем события понеслись вскачь.
Мало-помалу мои дела налаживались, и я постепенно обзаводился необходимыми в дороге вещами. На подготовку к путешествию у меня ушло чуть больше недели, и на восьмые сутки можно было смело отправляться в дальнюю дорогу. К этому времени я сумел сплести четыре пары лаптей, заплечный короб, пончо из тростника, а также подобие кепки из травы. Травмированный левый бок практически перестал болеть, и я уже не кривился от боли, тренируясь со своей палицей. Похоже, мое экстремальное приземление на вершину сосны обошлось без перелома, я отделался лишь сильным ушибом.
В данный момент я был вооружен самопальной острогой, которая годилась только для охоты на рыбу. Увы, но отбиться этим прутиком от волка или медведя было невозможно, поэтому я решил вооружиться гибридом копья и дубинки. Мой выбор был довольно странным, но я не японский ниндзя, чтобы крушить врагов боевым посохом или копьем, которых у меня, кстати, и не было. Вот с саперной лопаткой или штык-ножом я мог преподать любому ниндзя несколько уроков рукопашного боя, но эти предметы находились вне зоны моей досягаемости.
Разрекламированная новгородская «вундервафля» представляла собой страхолюдную хрень, собранную из кованых железных полос, стянутых металлическими кольцами. Весило это сооружение немерено и было закреплено на здоровенной дубовой колоде. Это чудо-юдо оружейного искусства калибра «голова пролезет» стреляло речной галькой всего на триста метров — по принципу «на кого Бог пошлет!» Несмотря на свои монструозные размеры, реальной боевой силой пушка не была, так как могла стрелять не чаще одного раза в два часа, а если говорить честно, то являлась больше психологическим оружием для устрашения противника.
Мне довелось посетить несколько таверн и рестораций, но я оказался не в восторге от предложенного нам сервиса, хотя эти заведения считались приличными. Цены в тавернах были значительно выше новгородских, однако грязи в заведениях тоже оказалось в разы больше. Особенно меня убивало то обстоятельство, что посуду в Европе практически не мыли, а зачастую просто давали вылизывать собакам, после чего кормили из нее следующего клиента. Видимо, слово «тошниловка» пришло в Россию из просвещенной Европы, потому что по-другому назвать местный общепит язык не поворачивался. Даже мой луженый желудок не мог перенести европейского сервиса, поэтому я питался на «Чуде-юде» тем, что готовили мои гвардейцы.