— Я хотел бы отвлечь с советско-германского фронта тридцать-сорок германских дивизий, — сочувственно замечает Рузвельт. Ты, может, и хотел бы, только вот англичане и кое-кто у тебя в стране — нет, думаю я, улыбаясь собеседнику.
Западный фронт дерется почти с таким же результатом. Да, авиация понесла первоначально меньшие потери, Брестская крепость еще держится и связь с ней удалось восстановить еще двадцать второго и поддерживать целых два дня. Ну и что? Немцы все равно рвутся вперед. Несмотря на директивы о переходе к ведению подвижной обороны, на местах все еще стремятся встать «нерушимой стеной, обороной стальной». Чем и пользуются немцы, прорывая эти «стальные» линии в уязвимых местах и обходя пункты сопротивления. Причем не потому, что наши сражаются хуже, нет. Просто у немцев лучше обучение и больше боевого опыта. Этим и берут. Нам же приходится компенсировать это героизмом. Да, любой героизм — это компенсация каких-то ошибок и недостатков в прошлом. Например, типичного для «хрустящей французскими булками» империи закона о кухаркиных детях. Вот теперь нам это закон и отзывается. Вы думаете, так просто преодолеть отставание в том же уровне школьного обучения? Ну конечно! Раз, и все сделано. А ликвидация неграмотности — это просто, говоря «по-будущански», «Распил бабок», если так думать. Но в действительности так не бывает. Это только в сказках сидел на печи, сидел, потом вдруг раз — и богатырем стал. Нельзя в течение одного десятилетия пробежать целый век жизни и не иметь проблем. Мы же пробежали, из аграрной по преимуществу страны став индустриальной.
— Очевидно, — взмахиваю рукой с зажатой в ней трубкой, — что некоторые высокопоставленные лица в этой стране узнали о готовящейся встрече руководителей нашего государства с президентом Северо-Американских Соединенных Штатов. Поскольку она являлась для них нежелательной, а пресечь или отдалить эту встречу обычными дипломатическими путями уже оказалось невозможно, поскольку и мы, и руководство Штатов уже достигли определенной твердой договоренности о встрече, эти лица пошли на крайние меры, надеясь пусть не сорвать, но заставить нас отложить ее. — Поворачиваюсь к Лаврентию. — Кто погиб с английской стороны?
Выруливая на стоянку, Козлов замечает, что аэродром пуст. Ни одного нашего истребителя, ни Лаггов первой эскадрильи, ни МиГов второй и третьей не видно. Выбираясь из кабины, Николай спрашивает механика, куда пропали самолеты.
— Грантов обожрался? Ничего, сейчас тебе покажут общечеловеческие ценности. Уведите, — командую, продолжая внимательно рассматривать арестованного. Тот встает с расширенными от ужаса глазами и пытается что-то сказать, но конвоир легко хлопает Павлова по затылку широкой крестьянской ладонью, и тот затыкается. Напоследок успевает обернуться и ловит мой взгляд, от которого ему становится совсем плохо, так что конвоиры подхватывают его под локти, не давая упасть.
Попав на командный пункт сводного батальона, Кутуз узнал, что бригада, вернее, ее остатки, отсечена от основных сил корпуса, и комбриг решил занять оборону. Наступление на Киев продолжалось, так что решено было дождаться прорыва наших войск к обороняющимся. Три дня немцы, подтянув резервы, пытались раздавить перехватившую один из «роллербанов» бригаду. Три дня обстрелов и боев, в которых принимали участие все, способные держать оружие. Валетов, несмотря на контузию, стрелял из трофейного «шмайссера», потом, когда кончились патроны к немецким автоматам, — из подобранной у одного из убитых мотострелков СВТ. Винтовка ему понравилась — дергать затвор не надо, патронов в магазине аж десять штук. Да, чистить и следить за состоянием надо после каждого боя. Зато стрелять намного удобнее, чем непрерывно дергая затвор, как у мосинки. Нет, определенно — для подготовленного бойца самое лучшее оружие…