Приближался вечер, но казалось, что бою не будет конца. Вдруг откуда-то слева с громким ревом моторов на поле стали выползать советские танки. Фрицы попятились.
— Не беспокойтесь, товарищ комдив. С таким пилотажем я всегда справляюсь.
— Ладно, Лаврентий, не обижайся, шучу… Что еще?
Андрей Андреевич вежливо ответил на вопросы и, воспользовавшись моментом, перешел от описания наступления Красной Армии к проблемам с оружием, а потом — к вопросу о пулеметном заводе. Настроение шаха немедленно испортилось.
— Подведем итоги, товарищи. Если мы возьмем Берлин, мы освободим войска Первого Белорусского фронта, которых нам не хватает для ликвидации оставшихся очагов сопротивления противника. Мы возьмем Берлин — и получим официальную капитуляцию Германии. Мы возьмем Берлин — и лишим противника моральной опоры сопротивления. Перевешивают ли преимущества взятия Берлина возможные потери при штурме? Есть мнение, что это так. Есть другие мнения?
Прошло около часа, когда, наконец, один из самых сильных бойцов расчета, Антон Змиев, пару раз крутанул рукоятку. Двигатель, чихнув, уверенно зафырчал, запыхтел.