— Скажите, адмирал, сколько еще ваше правительство могло бы содержать эскадру?
— И чего это его принесло? — недоуменно поинтересовался Пауль, спрыгивая с лошади и пуская ее вокруг себя, чтобы слегка остыла от галопа, которым им пришлось уходить под деревья.
На нас набросились все присутствовавшие на переговорах стороны. Маркиз Ленсдаун произносил патетические речи, обвиняя Россию чуть ли не в поедании японских младенцев, Джон Мильтон Хэй напористо грозил «обструкцией со стороны всего цивилизованного мира». Французы и немцы (несмотря на взаимные разногласия, выступавшие во время прошедшей войны скорее как наши союзники), ошеломленные жесткостью русских требований, тоже мямлили нечто подобное. Но я стоял на своем, утверждая, что России требуется «навсегда обезопасить свои дальневосточные границы от вероломных нападений». Спустя неделю переговоры были прекращены. И русская делегация отбыла в Санкт-Петербург. Причем отбытие происходило под дулами английской эскадры, насчитывающей шестнадцать одних только броненосцев. Англичане решили продемонстрировать, кто же действительно обладает самой большой «фигой» в морских водах.
За десять дней до этого сражения, после трехнедельной осады, им пришлось покинуть Блумфонтейн, столицу Оранжевой республики. Когда остатки ее гарнизона, поддержанные ударами коммандо Боты и Девета в спину англичанам, прорвались сквозь кольцо осады, в городе не было ни одного целого дома. И ни одной не сгоревшей деревяшки. А два блиндированных вагона от находившихся в Блумфонтейне в начале осады бронепоездов пришлось взорвать. Как и семь уцелевших пушек (в начале осады их было шестьдесят три). Слава богу, снарядов хватило, чтобы приготовить добрые заряды. Да и разбитые английской артиллерией бронепаровозы на всякий случай подорвали тоже. Ну его на фиг — а вдруг англичане смогут их отремонтировать?
И мы оба рассмеялись. Наши встречи, явно переросшие в дружеские, уже были обставлены ритуалами. Так, Ито знакомил меня с кухней различных районов Японии, я же, принимая его у себя и пользуясь наличием собственного повара, которого выписал из своего дворца в Санкт-Петербурге, устраивал пир в рамках какой-нибудь европейской кухни — русской, французской, итальянской, испанской и так далее. Не то чтобы он был с ними не знаком — у премьер-министра все же немало возможностей познакомиться со всем, с чем он только пожелает, — но вот так, тематически, да еще и с какой-нибудь изюминкой, на которые мой повар был горазд, Ито, похоже, вкушал европейские яства впервые.
— Ы-ых, пошли, родимыя! — Сосед Афиноген огрел правого из пары своих битюгов концом вожжей по крупу, и лошади, всхрапнув, послушно сдвинулись с места.