Исчезло все, мир прекратил существование, остался лишь страшный туманный свет, самолет и его экипаж наедине с ужасом вне времени.
Шварцман не забыл про Басалаева. Когда «семерки» начали наступление на город, он лично связался с Морисом Туле, французским генералом, коротко обрисовав суть дела. Пробиться в район старого города было уже невозможно, но существовал обходной путь, тот самый, которым не получилось уйти у гвардейцев. Подняв старые архивы, французы нашли старый заброшенный коллектор, берущий начало еще за городской чертой и проходивший рядом с Рюгеном. Беда была в том, что ответвление, ведущее к подвалу приюта, давным-давно заделали, причем на совесть. В течение суток ополченцы вручную разбирали завал, а за тонкой стеной ходили и переговаривались враги…
Зайдя в небольшой «карман» между стен двух близко стоящих домов, капитан вызвал по рации третий взвод, охраняющий технику. Крикунов доложил, что взвод в полной готовности, пока все тихо, но со стороны проспекта Маркса слышны странные шумы технического характера, а со стороны Айзенштайна — организованная перестрелка, которая достаточно быстро приближается. Надо бы поспешить.
«Как человеческие жизни, — не к месту подумал Гилберт, — мы так же горим, ярко, быстро, чтобы погаснуть и обратиться в прах… Человеческая жизнь — лишь миг в истории». Одна неуместная мысль потянула за собой другую — о мириадах жизней-искорок, что ярко вспыхивали и преждевременно гасли сейчас в Европе. Гилберт почувствовал, как мрачное настроение брата передается и ему, погружая в черную меланхолию.
Терентьев снова усмехнулся уже знакомой недоброй усмешкой.
— Я рада, что ты вернулся. — Марина всегда была немногословна, но в ее глазах Виктор читал гораздо больше, чем слышал в словах.