— Что-нибудь придумаем… — говорит он, кладя ее правую руку на молнию своих брюк.
Наконец 14:55. Софи встала, положив на стол монету.
— Тогда, может быть, я приглашу вас на обед? В качестве извинения… за чемодан… Я живу совсем рядом… Ничего особенного предложить не могу, но в холодильнике что-нибудь съестное найдется.
Визит к врачу. Когда она заговорила о пропавшем дневнике, он постарался ее успокоить. Такое случается, заверил он, особенно когда обращаешь на это столько внимания. В целом врач показался ей вполне здравомыслящим, главное, он не выказал особой обеспокоенности. Она разрыдалась, когда рассказывала о своем сне про свекровь. И не стала скрывать, что несчастный случай произошел абсолютно при тех же обстоятельствах, что и в ее сне. Как и тот факт, что о том дне она совершенно ничего не помнит. Он выслушал с неизменным спокойствием, поскольку тоже не верит в вещие сны. И объяснил все с точки зрения теории, которую она не совсем поняла и даже не совсем услышала, потому что соображала медленно и вяло. Он называл это «маленькими бедами». Тем не менее в конце беседы он поинтересовался, не желает ли она немного «отдохнуть». Вот это ее по-настоящему напугало. Думаю, она решила, что ей предлагают госпитализацию. Знаю, как она этого боится.
Ничего не поделаешь, Софи решительно неспособна была продолжить беседу, это требовало слишком больших усилий. Оставалось жевать свой антрекот и держаться. Не отступать. Впервые она попыталась рассмотреть его как следует. Метр семьдесят шесть, может, метр восемьдесят. Безусловно, неплохая фигура, широкие плечи, в армии ведь занимаются спортом, большие ладони с аккуратными ногтями. Что касается лица… да уж, мордой не вышел. Волосы скорее всего были бы редкими, если б он не стриг их так коротко, нос немного рыхлый, взгляд не очень выразительный. И все же он довольно крепкий. Странно, что в первый раз он показался ей таким маленьким. Конечно, из-за его манеры держаться, словно он никак не расстанется с детством. Наивность. Неожиданно Софи почувствовала зависть. Она завидовала его простодушию и впервые не испытывала при этом презрения. Она поняла, что до этого видела в нем только вещь, и презирала, даже не дав себе труда узнать его. В ней сработал чисто мужской рефлекс.
— Вообще-то, когда женщины так говорят, это дурной знак…