Телефон зажужжал негромко, но требовательно. Ещё бы не требовательно!
Большак ушёл, кашель его потерялся в далёком шуме ветродуя.
После того как за Хизириным закрылась дверь, Ларионов открыл форточку: ему казалось, что сам воздух в кабинете стал ядовитым. Достал из ящика стола полуштоф крепкой «горной» водки и плеснул на ладони, хотя Хизирина он не касался и мизинцем. Потом наполнил рюмку — большую, железнодорожную. Покамест не граф, сойдёт и водка.
Ничего, ничего, выберемся, всеми выберемся.
До полудня Марья вяло ходила по дому, берясь то за одно дело, то за другое, и бросала, едва начав.
Небо чуть посветлело, но Ерёмка всё равно различал белесый кур над шахтой. Виделось хорошо, зорко, и он порадовался тому. Нужно ж хоть чему-нибудь радоваться.