В этой жизни ему принадлежит темпераментная первобытная женщина, целиком, как только может принадлежать. Она хохочет, когда ей смешно, носит оранжевый дождевик и майку с ослом и почти вытершейся Эйфелевой башней. Она очень правильно говорит, а целуется так, что при одном воспоминании у него, Плетнева, сводит затылок и еще что-то где-то сводит. Ее тело вылеплено и предназначено специально для него и для того, чтобы он делал с ним все, что заблагорассудится. В ней нет и не может быть никакой придуманной фарфоровой хрупкости, холодной стеклянной отполированности, и это не инструмент, предназначенный для работы – соблазнения мужчин.