— Признаться, устал, — сообщил он. Внимательно глянул на мгновенно умолкнувшего Франца. — Что, господин Хенсен, по-прежнему ожидаете чуда? Может быть, все же под скальпель?
Ирландец, как обычно, возник, словно из ниоткуда. Рыжая щетина, испачканная кровью, делала его похожим на людоеда, а комбинация дубины и дробовика — на пирата.
— Я тоже рад вас видеть, майор, — искренне ответил он. — А это… Я провалился в бошевский подземный ход, а затем его засыпало. С трудом откопали, и не сразу. Так что можно сказать, что большую часть боя я трусливо отсиживался в крысиной норе.
И они зашагали по грязной улице к «одному местечку», где на марку все еще можно было купить целых две кружки русса. Два увечных и нищих ветерана, без денег, без работы, без всяких перспектив. Будущие премьер-министр и начальник Генштаба Deutsche Sozialrepublik.
Первое потрясение прошло, и теперь его взор профессионально вычислял наиболее сильные и наиболее уязвимые места немецкой обороны.
Кёнен вдохнул побольше воздуха, так, будто запретное слово могло само собой вылететь на выдохе, подобно щепке, увлекаемой приливом. Он долго, не один день и даже не одну неделю думал над этим словом, примеряя на языке, как горькую, но спасительную пилюлю. И все равно произнести его оказалось тяжело, почти невозможно.