— Фридрих Хейман, — кратко ответил лейтенант, немилосердно ругаясь про себя. Драгоценные минуты уходили одна за другой на пустые разговоры.
В полной мере Уильям познал смысл этих слов, только попав на войну. Он был храбр, уважаем начальством и солдатами. Сказать: «Я из „тоннельных“ Дрегера» — было даже своего рода шиком, понятным с полуслова. Но все равно перед каждым боем лейтенант чувствовал всепоглощающий страх, каким-то чудом удерживавшийся на границе с паническим ужасом. Этот страх и отчаянную душевную борьбу с ним обычно принимали за сдержанную решительность, и Дрегер счел разумным никого в этом не разубеждать.
Галлоуэй сумел-таки обмануть противника ловким финтом и достал его голову самым концом дубинки, шипы рванули кожу на скуле немца. Лицо здоровяка залилось алым — кровь хлынула мгновенно и обильно. Не обращая внимания на рану, Густ сделал ответный выпад, так же целясь прямо в лицо Боцмана. Тот рефлекторно отшатнулся, воспользовавшись его мгновенным замешательством, Пастор с надсадным свистом вдохнул столько воздуха, сколько позволяла броня, перехватил скользкую от пота рукоять тесака и ринулся в новую атаку. Быстро перебирая ногами, Патрик пятился, стараясь разорвать дистанцию, но Гизелхер наступал, крестя воздух стремительными взмахами клинка. Виток колючей проволоки зацепил его за обмотку, как щупальце спрута. Густ на миг потерял темп, взмахнул руками, восстанавливая равновесие, и отвел взгляд от противника. Боцман качнулся вперед, низко присев, почти упав на колени, и взмахнул палицей, целясь по ногам. На этот раз он попал по плоти, миновав броню.
— Это… несколько меняет суть вопроса, — с необычной для себя осторожностью протянул Черчилль, сцепив пальцы до побелевших костяшек.
— Но чего-то не хватает… — засомневался Шейн. — А, придумал. Не Питер Шейн, а Питер Уильям Шейн, так солиднее, да и лейтенант был крут, глядишь, с его именем и тебе чего полезного передастся.
Диктатор поднял голову и взглянул прямо в глаза референта.