Хейману было плохо, очень плохо. Начали сказываться немыслимое напряжение минувших суток, усталость и больные ноги. Очень хотелось пить, но утолить жажду оказалось нечем — вода кончилась, ее остатки залили в кожухи пулеметов. Попробовали собирать влагу из луж, но она оказалась непригодна для питья — испортил пороховой осадок и фосфор из осветительных снарядов.
Последняя граната, что осталась у него, последняя на весь батальон. Одна на девятнадцать человек, включая его самого.
— Я полагаю, мы поняли друг друга, — сказал Кёнен.
Это было по-своему трагично и очень грустно — чувствовать искреннюю привязанность к человеку и в то же время быть не в силах выразить ее как-то иначе, нежели через теплый взгляд и добрую улыбку.
— Мы так и думали. — Гош сбросил маску доброго, беззаботного поросенка и весь словно подобрался. — Насколько все скверно?
Мец, веками защищавший Францию, теперь стоял на пути окончательной победы Согласия. Взятие Меца откроет путь к Рейну и Саару, промышленному сердцу ненавистного Рейха.