— Скоро я ухожу, — сказал он, просто чтобы что-нибудь сказать, разбить словами звенящую тишину, прерываемую лишь нестройным пением снизу. — Пора.
«Повезло какому-то бошу, похоже, не задело, — отстранение подумал Шейн. — Но это мы сейчас поправим».
Еще не поздно, пронеслось в голове у Кёнена, еще не поздно. Пока что ничего не сказано. Пока еще можно сдать назад и обратить все в неудачную шутку, взаимное непонимание.
Хейман поневоле вспомнил обычные в последние месяцы пружинные колеса. Да, если и у Антанты дефицит резины хотя бы вполовину от немецкого, торговцы каучуком должны сказочно обогатиться.
— Но вот ведь какая штука… — продолжил он свои мысли вслух. Утоливший голод подросток внимательно вслушивался в слова полузнакомого языка. — Щедрая и добрая родина призвала много молодых и смелых мальчишек, напялив на них мундир и вручив «Спрингфилд». Теперь война закончилась, мальчишки возвращаются домой. Это я уже достаточно пожил на свете и понимаю, что никто не ждет меня с распростертыми объятиями и мешком денег в придачу. А они — вряд ли… Много юнцов, которые обижены на весь мир, хотят все сразу и знают, как легко вынуть из человека душу… Они превратят Новый Свет в поле боя. А я уже нахлебался войны.
Но он собрался с силами, и запретное слово прозвучало, повиснув в воздухе звоном похоронного колокола.