Он проводил взглядом Эльзу. Она шла – плыла! – вдоль барачной стены. В стене, сложенной из грубых, плохо ошкуренных бревен, через каждые пять шагов были дощатые двери. За ними располагались такие же каморки, как у Танни. Интересно, сколько в поселке народу? Размен стоил дорого, в зависимости от запросов, но от желающих все равно не было отбою. Правда, большей частью люди приходили летом или осенью. Кое-кто, прослышав о чудодейственном гроте, приезжал к сивиллам за сотни лиг. Эльза, миновав семь дверей, нырнула в восьмую. Говорят, сивилл здесь целая дюжина. Работы хватает всем. Впрочем, назвать «работой» то, что творилось в Янтарном гроте и в госпитале, у Танни язык не поворачивался. Работа – мешки в порту таскать. Или сапоги тачать.
Старец в кресле проснулся. С интересом взглянул на Циклопа, ожидая продолжения. Чуть раньше сам Циклоп с похожим интересом рассматривал Натана. В комнате стало ощутимо теплее, как если бы чувства древнего старца имели природу огня.
Вульм замолчал, сосредоточившись на работе. Он бил с силой, но размеренно, чуть приседая на полусогнутых ногах – берег поясницу. Больное колено, хвала Митре, согласилось потерпеть с жалобами до завтра. Старик, жесткий как ремень, мужчина с лицом, изборожденным морщинами, и парень, похожий на быка, усердно трудились, разрывая могилу недавно умершей женщины. Казалось, их снедает противоестественная страсть. Окажись здесь Вазак, ученик Талела Черного – о, толстяк-некромант сразу бы понял и вполне разделил их устремления!
На стенах копошились светляки. Мерцали слабыми, зеленоватыми огоньками. Светляков было много, их россыпи напоминали остатки ковра, в прошлом – богатого, яркого, но с годами превратившегося в драные лохмотья. Трепеща усиками, орда перемещалась вниз, к ступеням, и даже на ступени, пожирая тень Циклопа. На лестнице сделалось светлее, огни разгорелись от сытости. Стал слышен тихий скрежет жвал – так меч покидает ножны, окованные по краю металлом. От звука кости начинали мерзко вибрировать, и затылок ломило. Я устроил им пир, думал Циклоп, стараясь держать поднос ровнее. Здесь уже давно, кроме меня, никто не ходит. Трижды в день, если не чаще, я кормлю их моей темнотой. В остальное время светляки сидят на голодном пайке, довольствуясь тенями перил, а то и своими собственными. О да, моя тьма – лакомство. Сколько ни ешь, ее меньше не станет.
Позже старшая сестра велела послать письмо родителям. Те, мол, будут рады весточке от дочери.