На выходе из спальни ему захотелось оглянуться. Он не сделал этого, сам не зная, почему, и до конца жизни очень жалел о своей сдержанности. Все чудилось: он стоит на пороге, еще скорее здесь, чем там, и Красотка глядит ему в спину, тайным женским чутьем догадываясь, что сейчас произойдет, и готовясь к неизбежному. А он, болван, выскакивает прочь и бежит вниз по лестнице, которую ненавидит, от женщины, которую любит.
Гвардеец молчал. Рывком, словно присохшую повязку с раны, он содрал с лица маску. Гладко выбритые щеки блестели от испарины. Между бровями залегла глубокая складка. Дергалось нижнее веко; казалось, он подмигивает Эльзе. Бледный, как покойник, до крови закусив губу, гвардеец прикипел к сивилле взглядом. Так смотрят на смерть, уже взмахнувшую серпом; так встречают спасение в глубочайшей из бездн. О чем думал этот человек? Какие страсти рвали в клочья его душу?
Лапа медлила опуститься на беззащитную голову. Кинжал остановился, застряв на полпути. Дергая ноздрями, существо принюхивалось. Мальчик делал то же самое, бледнея от острого, как нож, прозрения. Братья. Они – братья, старший и младший. Молочные братья. Приемные сыновья Черной Вдовы; стражи Шаннурана.
Ну и ладно, отмахнулся Вульм. Как раз и под ребром закололо. И коленки заныли от прыжков. Изжога, опять же… Не надо было злоупотреблять острым соусом.
Румянец вернулся на щеки парня: не от ярости – от смущения.
– Вы и не представляете, ваше величество, как легко поддается уговорам человек, у которого две юные дочери! Старшая, кстати, скоро выйдет замуж. Сразу после траура по вам, отец. Муж знатен и пригож, всем на зависть. Младшая, карлица, отправится в обитель, к святым сестрам. Попрыгун бесился от одной мысли, что она стала шутихой. А вы, помнится, настаивали. Вас смешила ее походка.