Снаружи подмораживало. Должно быть, начиналась метель. В световые колодцы заносило рои снежных мух. Они сердито жужжали, бились о стены. Таяли, оплывая вниз синеватыми потеками. Ветер зажимал отверстия в куполе пещеры сильными, ледяными пальцами. Одно, другое, сразу два – так мальчишка играет на бузинной дудочке. Мелодия, полная уныния, гуляла под сводами. Мерзла, вздыхала; фальшивила. В укрытии было теплее, чем на открытом воздухе – добровольной узнице не грозила опасность, закоченев, умереть во сне. Но и согреться в полной мере не получалось. Кожа на лице стянулась, превратившись в маску. Ломило поясницу. Часто приходилось вставать по малой нужде – и, в дремотном отупении, тащиться в дальний угол, за спину каменному дракону. Эльза долго возилась с одеждой: расстегивала пуговицы, развязывала узлы. Присаживалась на корточки, стонала от рези и жжения – получалось не сразу. Застудилась, думала она. Вот беда. Надо… Придумать, что надо, а главное, как это сделать, не удавалось. Облегчившись, сивилла с трудом вставала: затекшие колени отказывались разгибаться. И все начиналось по-новой – пуговицы, узлы, поход обратно, в остывшее кубло… Ей стоило бы поблагодарить сонливость за упадок сил. В обычном состоянии Эльза – чистюля, каких мало – страдала бы от необходимости справлять нужду там, где ешь и спишь. Она страдала и сейчас, но вяло, словно эта неприятность происходила с кем-то другим. В первый раз, когда приспичило, сивилла хотела выйти из пещеры на уступ, но едва представила, что надо зажигать факел, тащиться по узкому ходу, умащиваться на снегу, вздрагивая от наглых поцелуев ветра…