— Я очень хорошо умею притворяться, — заканчивая спор, холодно произнес парень и направился к лестнице.
Не в состоянии отвести глаз от безвкусной побрякушки, полная смутных догадок, я сделала шаг по направлению к столу и споткнулась о палас. Край отогнулся и приоткрыл кусочек рисунка, нанесенного белой краской прямо на вытертый линолеум. Резко дернув за уголок, я отодвинула половик. Под ним была начертана пятиконечная звезда, и каждую вершину увенчивали символы в виде солнца с кривыми лучами. Пол усеивали капли черного воска и размазанные бурые кляксы засохший крови. Следы страшного ритуала заставили меня оцепенеть.
Казалось, что в стенах психиатрического отделения время консервировалось вместе с сознанием пациентов. Мне с детства помнилась угнетающая атмосфера больничных коридоров, которая за много лет никак не изменилась: решетки на окнах, вытертый линолеум, светлые стены, дерматиновые кресла с откидными сиденьями, пожелтевшие от времени самодельные плакаты. Воздух пах хлоркой вперемешку с хозяйственным мылом, а нерушимая тишина отдавала привкусом насильно подавленной тревоги.
Губы стажера изогнулись в издевательской усмешке.
— Чего тебе? — Намазывая на губы толстый слой розового блеска, она недовольно скосила от маленького зеркальца густо накрашенные глаза.
— Там Филипп… — Неожиданно я справилась с немотой, но тут же онемела обратно.