Лиутгарда то ускоряла бег своей сверкающей шерстью лошадки, то придерживала, всякий раз выпрямляясь и слегка откидываясь всем корпусом. Я помалкивал, прекрасно понимая, что она мысленно проигрывает разные варианты появления среди мужчин, повторяет слова, которые следует произнести, и отрабатывая мимику, которую нужно держать на лице.
Наши кони пошли ноздря в ноздрю, я смотрю прямо перед собой, Лиутгарда в своем прекрасном платье-костюме держится в седле как приклеенная, взгляд тоже устремлен вдаль, щеки полыхают ярким румянцем, до чего же идет ей этот темно-зеленый цвет, что так оттеняет румянец и… гм, я же не смотрю, но все равно вижу, мы такие, ценители прекрасного…
— Священники хороши только против нечисти. Еще малость против нежити. А это просто люди, только и того, что живут в воде и промышляют разбоем.
— Это мне уже знакомо, — пробормотал я. — Так почему здесь? Я уж и не спрашиваю как.
— Хуже то, — сказал Норберт, — что из того озера расползутся по остальным рекам… Ваше высочество?
И все-таки эта дикая встряска, по-видимому, помогла усилить незримность, я пробрался в самый центр лагеря, никем не замеченный, проскочил между последними шатрами и влетел в кувырке в красный, где полог колышется так приглашающе.