Деньги на то и есть — одни уходят, а другие приходят. Главное, чтоб первых было меньше, чем вторых, — на чем и зиждется купеческое благополучие.
— Я сказал, что забираю все оружие и содержимое с повозки! Ты попросил тридцать злотых. Цена тебя устроила, нас тоже. А потому сгружай вон у тех навесов, Заволя!
Священник не то чтобы покраснел — он побагровел от еле сдерживаемой злости, но смог себя взять в руки — лицо его понемногу осунулось и, как показалось Андрею, почернело.
— Чего я ведаю, не твое, панове, дело! — Войтыла отвернулся. — Все сходится! Мыслю я, что это не нашего мира вещь! Не чую я рук мастерицы, что ткань такую чудную сподобила… Словно… — Он поцарапал по ткани длинным коричневым ногтем узловатого сморщенного пальца, — неживое что-то ее сотворило, и живое и неживое одновременно, само думает, само делает, но по воле человека только… И души его я не чую: огромное, железное, словно зверь прирученное, и команды господина выполняет…
— Таким же вас я запомнил много лет тому назад, когда из нашего замка вы отправлялись на Каталаунские поля! Потому скажу сразу честно и прямо — я получил благословение своего немощного отца, чтобы отдать старый долг за него! За неделю добрался сюда, чуть ли не загнав по пути своих лошадей. Нет, нет, ваша светлость — какой-либо поединок между нами невозможен, — сразиться против крестного, значит, совершить грех отцеубийства. Лучше убейте меня, если считаете моего отца виновным! — С каждым произнесенным словом молодой рыцарь распалялся все больше и больше. Лицо раскраснелось, а глаза горели.
Грумуж удовлетворенно хмыкнул и взял в руки стилет. Покрутил медленно в пальцах и неожиданно стремительным движением вогнал его в бедро воина. Тот взвыл, а все остолбенели.