Широкоплечий, уже заматеревший мужик, чуть постарше, буквально на пару лет, правую щеку пробороздил глубокий шрам. Матерый воин. Вот только глаза у него были какие-то совсем детские, пронзительно-голубые, словно небо его, Никитина, прежней молодости.
— Стоило на секунду глаза прикрыть, и все. Ничего не помнят. Уснули все разом, как в трясину провалились.
Рывком он вырвался из объятий, словно вихрь, и схватил арбалет — какие уж тут штаны надевать. И сразу выстрелил — в небольшой проем, подсвеченный луною, ввалились несколько воинов в блестящих от света ночного светила доспехах.
Душа Андрея разом возликовала — о таком удовольствии, как принять горячую ванну, он мечтал все эти два месяца, что пребывал в чуждом для него мире. Вошедшие вслед за ним Арни и Грумуж, теперь не только постоянные телохранители, но и его собственные оруженосцы, которым он вручил на турнире серебряные пояса и шпоры, принялись в четыре руки освобождать командора от доспехов.
— Совсем забыл, память плохой стала, — покаянно произнес священник, но бросил на Андрея хитрый взгляд. — Брат Иоганн сейчас там замок держит, а брат Стефан томится в подвале у пана Сартского. Вот и все наши силы, едва с сотню воинов наберем, — священник тяжело вздохнул и понурил голову.
— Час от часу не легче! — прорычал пан Сартский. — Я как чувствовал, и Ярек на них где-то напоролся…