В бараке, где мне отвели место, было от 70 до 100 человек (в разное время). Они не очень задерживались: три-шесть месяцев — и перевод (такой специальный, транзитный барак).
Некоторые мои собеседники вспоминают: и в нерабочей обстановке, если появлялся Ходорковский, он все равно оказывался в центре внимания, главным. Одна из жен акционеров сказала, что она довольно долго чувствовала напряжение в его присутствии. Особенно вначале, когда они только начинали все вместе работать и поселились по соседству. Он ничего не делал, никак не давил, но с ним рядом не удавалось расслабиться, даже если это был праздник, застолье. Со временем он менялся, перекраивал себя и в отношениях с людьми, и в отношениях с близкими. Ольга Дубова вспомнила, как уже спустя годы в честь какого-то праздника собрался довольно узкий круг коллег. А Ходорковский и с ним еще пара человек задерживались где-то по делам. Все сидели, болтали, ждали. И потом они приехали. Оля рассказывает, что, когда Ходорковский вошел в зал, все встали. «Ты знаешь, меня это поразило. Там был высший состав компании, партнеры, в общем, все свои. А ребята-то тоже непростые, каждый со своими амбициями. Но все всегда признавали его лидерство. И в этом не было никакого подобострастия. Мне так запомнилась эта сцена. Все встали. А он знаешь что сделал? Пошел к Инне и поцеловал ее».
— Несомненно. Еще всего-то чуть больше десяти лет назад вы подрабатывали — плотничали, если не ошибаюсь?
Хотя, если здраво подумать, невозможно поверить, чтобы даже такая компания, как ЮКОС, «скупила» парламент.
А с точки зрения психологической устойчивости — я очень устойчив. И еще, я уже как-то говорил, психологически я русский. Когда в дом пришли враги — стен не жалко. Людей да.