А вообще, судя по фотографии в «Правде», Леонид Ильич ещё бодрячок. Телевизора у нас нет, стоим в очереди, но по радио я его выступление слушал. Говорит вполне внятно. Никаких «сисек-масисек» или «сосисок сраных» пока не наблюдается. Но по мне, лучше уж «сиськи-масиськи», чем «процесс пошёл» или, тем более, «дорогие россияне».
Но не успел я расстрелять и половины коробки, как ко мне подбежал взволнованный, запыхавшийся Кузьмич.
На вокзале нас с Фрицем встречали. Не толпа, конечно, нет. Но человек двадцать встречающих набралось. А вот про одежду я не подумал. На дворе январь месяц, а в ихней Саксонщине температура где-то плюс десять сейчас, да ещё и солнце светит. Мне в моём московском пальто стало жарко, едва я на перрон спустился.
Да, теперь у меня есть План. Не план, а План. План на всю мою жизнь. Я знаю, что будет тяжело. Но я единственный человек в мире, который знает о приближающейся Катастрофе. И я обязан хотя бы попытаться.
— Да, — девчонка садится на кровати, но встать не пытается. Замечаю, что правая лодыжка у неё забинтована.
Пионеры колонной удаляются в сторону Мавзолея, а я вновь принимаюсь отсчитывать секунды. Чёрт, да когда же закончится-то эта пытка? Холодно же ведь!