— Вот как? Да у тебя принципы завелись, мой дорогой…
За то время, пока он окончательно справился с взбесившимся организмом, группа отошла метров на пятьдесят от здания и пересекла привокзальную площадь, заваленную всякой дрянью. Сейчас она находилась у начала аллеи, между автомобильной стоянкой и сквериком с дикоразросшимися кустами и трухлявыми деревянными скамейками. Впрочем, автомобильная стоянка — это слишком громко сказано. Небольшую площадку, метров тридцать в поперечнике, сплошь покрывали погнившие за восемнадцать лет ржавые остовы машин. Облупившаяся краска, колеса с рваными лохмотьями истлевшей резины, разбитые стекла. У некоторых, правда, еще сохранились элементы внутренней отделки, типа передних панелей или кресел, но у большинства все это превратилось в труху, да к тому же фонило — не приведи Господь.
Снова смех. Заливистый, радостный, будто ребятенку вкуснятинку дали. И опять — дробный топот маленьких ножек.
Сашка все еще колупался. Просунул ноги в ременные петли, встал. Поднял ногу, сделал шаг — упал. Одна палка упала вместе с ним, другая секунду постояла в снегу, потом медленно, задумчиво кренясь, завалилась на поднимающегося хозяина, ударив его по затылку.
— Что делать будем? Вьюн рано или поздно успокоится — тогда эти выродки до нас и доберутся, — Сашка глядел на товарища и одновременно прислушивался к шуршанию щупальцев за окном. — Слышь, они вроде тише уже елозят!