Антон Иванович непроизвольно поморщился и погладил ладонью короткую седоватую бородку. Но промолчал, памятуя свой приватный разговор с адмиралом Колчаком, да и встреча с генералом Арчеговым на него произвела определенное впечатление.
Фомин резко поднялся со стула и, поправив портупею, энергично пошел из канцелярии. Спустился по лестнице — в окно были хорошо видны стройные и густые шпалеры гвардейцев, над головами которых грозно колыхалась стальная щетина граненых штыков.
Русские оставили Брест без боя, не желая заново переживать Модлинского позора. Именно в этой крепости, которую в империи самонадеянно назвали Новогеоргиевском, четыре русских дивизии позорно сложили оружие, хотя германцы ее даже толком осаждать не стали.
— Иди, Гриша, иди, сам понимаешь, — Арчегов отправил ординарца за дверь, хотя был полностью в нем уверен. Но зачем молодому парню знать то, что не следует, да и не нужно. Ведь, умножая знания, известно, что еще приумножаешь… на свою задницу.
И пусть в дивизионе всего две сотни сабель и он толком не укомплектован, зато есть шесть пулеметов Максима, установленных на легких пароконных повозках, и приданный отряд бронеавтомобилей — три «Остина», вооруженных каждый двумя пулеметами.
— Ваше предложение, Феликс Эдмундович, чрезвычайно поспешное и непродуманное. Вам следует оставаться на своем посту, куда вас направила партия! Предатели и мерзавцы могут быть везде, они искусно втерлись в доверие пролетарской диктатуры. И ваше дело — разоблачить их всех до последнего. Иуды должны быть наказаны без всякой слюнтявой жалости! Вот так-то! Вам не следует заниматься самобичеванием и предлагать то, что ЦК может рассмотреть как дезертирство!