Спасал ритуал еды: турецкая поза, консервная банка, нож. К концу трапезы Максим приходил в свое максимально эффективное угрюмо-упертое состояние и находился в нем до момента, когда пора было отходить ко сну. И так повторялось изо дня в день. Изо дня в день.
- Верю. Тебе трудно не верить, мальчик. Разве человек, у которого нет сочувствия, стал бы хоронить незнакомых ему людей только из благодарности за кров?
- Как обычно, это значит, что они перебили экипаж и отправили тела за борт. Всех. У операции не должно было остаться свидетелей.
Произнеся такую нехитрую и не очень приличную молитву, Максим нажал на кнопку замка дверцы отсека. Дверца открылась без щелчка, и Максим, выдернув кольцо, высунулся из люка до пояса и, стараясь даже не дышать, аккуратно положил гранату за спиной у солдата. После этого он так же тихо отполз обратно и уже закрывая за собой дверцу, услышал едва слышный чпокающий звук. Это пошел газ.
За руль фуры сел Соловей, за руль «Нивы» посадили Ибрагима. Рядом сел Максим. Коновалец обошел колонну, осмотрел все, попинал колеса и остался, как всегда, недоволен. Залез в фуру, погрохотал там чем-то и вылез с двумя армейскими АН-94 и двумя пистолетами Ярыгина. Бросил их Максиму на колени.
- Ну, может быть, мне удастся найти с ним общий язык? Как вы думаете?