— Во! А за четыре месяца много чего случилось. Опять же, от интенданта зависит, что он достать сможет. Да ты садись, чего стоя-то жуёшь?
Основная сложность для меня — использовать соответствующую настоящему моменту технику. Я просто не помню, что там и когда появилось [дырявая голова]. И сегодняшние примеры — ещё не самые одиозные. Позавчера Алёшка хотел ляпнуть, что перемещение Колькиного кавалерийского полка ночью засекли с аэропланов тепловизорами [а чё?]. А вчера и вовсе. Я его едва удержал. Он чуть было не сказал, что подробный план оборонительных сооружений Берлина уже сфотографировали и скинули нам в штаб с секретного спутника [это я погорячился].
Эйфория, вызванная возвращением моих ног и мужского достоинства, схлынула, и мне банально стало страшно. Нет, не так. Стало Очень Страшно. Да, я исцелился. Здоров. Только летом 18-го меня убьют. Точную дату не помню, но факт расстрела не подлежит сомнению.
— Блин. Ну и ладно. Рискну. Мои начинают. Атака с юга между восьмым и девятым фортом. Седьмая и двенадцатая дивизии наступают сразу за огненным валом.
— Да хрен с ним, с этим Хейгом. Французскую газету возьми.
— У меня две новости, Алёша. Хорошая и плохая. Какую сначала?