— Да, папа, вижу, что сын Алёша не может достучаться до сердца отца своего. Не веришь ты мне. Не хочешь поверить.
Сепаратный мир Германия нам уже предлагала. Штюрмер не согласился. Вот если бы такое предложение последовало до прорыва линии Гинденбурга — тогда да. Можно было бы подумать. А в настоящее время так явно надувать союзников, какими бы бяками мы их ни считали, в настоящее время даже я думаю, что это неуместно. Да и люди не поймут. В Москве народ тоже газеты читает, обстановку на западном фронте в целом представляет.
Но как же я глуп! Ведь чувствовал, чувствовал я, что эта Петина идея со "встречным палом" — дурость. Но позволил уговорить себя. И Борис Владимирович тоже хорош. Согласился с бестолковым мальчишкой. Ведь даже если мои и Петины годы сложить, то и тогда у меня возраст меньше тридцати лет будет. А он человек пожилой, опытный. И не остановил меня. Вот и сидит теперь тут вместе со мной.
— Петь, перестань. И одна бумажка у нас ведь есть.
Борис Владимирович много раз жаловался мне, каких трудов и нервов стоило ему убедить всех (включая своих собственных министров) пойти на компромиссы и сделать некоторые уступки. Итак, что же кто выигрывает и проигрывает?
Да, папа. Уже конец сентября, а он так и не вылечился. Наверное, теперь уж и не вылечится. Доктора говорят, что не нужно терять надежды, положительная динамика есть. Но как-то неуверенно они это говорят. По-моему, просто успокаивают меня.