И ждали трое планетарных суток. Не в коленно-локтевом положении, а так, по-нормальному. Валялись на койках, болтали, резались в кости. Хитч достал свою книжку и снова принялся в ней что-то чирикать карандашом, что не показывал, мне казалось, что это какие-то записки.
Я поскользнулся, шагнул вправо и прилип к черному безрукому туловищу. Шарахнулся в сторону и тут же прилип к другому, моя разогретая ванной кожа примерзала к намороженным гладкостям, и я почти мгновенно оказался окружен этими фигурами со смазанными лицами, они окружали меня со всех сторон, пытались заглянуть в глаза…
Перед нами изгибалась река, по каменному берегу ломались синие здания, справа над водой дугой изгибался ржавый железный мост, когда-то бывший красивым и ажурным и ставший теперь кривым, страшным и выкрученным. Я подумал, что даже землетрясение не могло так исковеркать железо, кажется, война тут у них случилась все-таки…
Я не удержался. Опрокинул полку, шоколадки раскатились, я опустился в них и стал есть.
Я остался один. То есть с Волком. С Волком. А волчица поспешила к остальным своим щенкам. Она была умная, она взвесила все, поняла — если сейчас я ее застрелю, то ее щенки останутся одни и наверняка погибнут, поняла и выбрала меньшее зло.
И я, как загипнотизированный, оторвался от стены и сделал шаг. Хромой мог гипнотизировать, он мог загипнотизировать белку или кролика, но я так и не выучился этому, тварь смотрела на меня, и я послушно, как белка, шагал к ней до самого стола. Почувствовал под руками теплое, чуть шероховатое железо.