– Ты очень напряжен, тебе надо расслабиться. – Зоя стала медленно расстегивать пуговицы его пижамной куртки.
При повторном обыске в квартире Жени он обратил внимание на флакон духов, спрятанный в рваном школьном ранце. Ранец валялся в глубине платяного шкафа в комнате девочки. Внутри старые тетради, ручки, фломастеры, сломанные заколки, всякое барахло, и этот флакон, маленький, граненый, наполовину пустой. Этикетка какая-то кустарная или старинная. На ней написано латинскими буквами готическим шрифтом «Матерозони», дальше мелко «Рим», адрес и телефон. Еще имелся кодовый номер, состоящий из цифр и букв. Физкультурница Майя сказала, что Женя купила эти духи в Англии, в какой-то маленькой парфюмерной лавке, и добавила, что запах, на ее взгляд, слишком взрослый.
– Ты достанешь для меня эти духи, Ник. Если нет, ты больше никогда ко мне не прикоснешься. И не пытайся подсунуть какой-нибудь другой парфюм, из обычного магазина. Учти, у меня собачий нюх.
Когда именно это началось, он не знал. Он вообще старался не думать об этом. После сорока его жизнь дала трещину, внутренний разлом угрожающе рос. Было два Зацепы. Один – полноценный мужчина, верный муж, примерный отец. Другой – похотливое одышливое «нечто». Налитые кровью глаза, умоляющие и бесстыжие. Потные лапы невыносимо чешутся, когда рядом тоненькая беззащитная девочка лет двенадцати. Во рту наждачная сухость, язык прилипает к небу, губы к зубам. Между ног раскаленный пульсирующий камень, «чертов палец», весом в пуд.
– Я? – Черные глаза удивленно округлились, тонкие брови поползли вверх и спрятались под челкой. – Нет, Оленька, я не просила. Кто тебе сказал?
И на следующий вопрос – зачем он сидел в машине напротив подъезда, тоже можно ответить: просто сидел, и все. Отдыхал. Понятия не имею, кто там живет, в этой убогой панельке у метро «Сокольники».