– Это, конечно, некоторое преувеличение, – прошептал Миша, – отец не очень хотел, чтобы она пела. Клип только один, и там она не поет.
– Ну так он и платит за это столько, сколько нам с тобой давно не снилось. И тусовка там соберется самая крутая.
Именно здесь, у Димы в кабинете, полтора года назад, она призналась, что собирается уходить из судебной психиатрии.
– Все, малыш, иди к маме. – Оля осторожно отцепила руки мальчика, подошла к Карусельщику, приложила пальцы к его шее.
Первое, что она сумела разглядеть, была елочка, болтавшаяся перед ветровым стеклом. Такие штуки вешают в машину, чтобы хорошо пахло. Но в салоне все равно воняло нестерпимо. Запах шел снизу. Оля попыталась опустить голову, затылок и шею пронзила боль. Рот был заклеен куском пластыря. Руки связаны тонким крепким шнуром, крест-на-крест. В полумраке салона ей удалось разглядеть свои ноги. Белые сапоги были заляпаны грязью.
У меня вообще иногда бывает: я вдруг чувствую людей, вижу, что там у кого внутри. Снаружи у всех все нормально, примерно одинаково: кожа, мышцы. А внутри по-разному. Вот у киборга, например, камень или пластик сверхпрочный космический и шарниры. А в башке маленький пультик, центр управления. Технология будущего, блин. У Ника под кожей дрожит липкое красное желе. Клюква, что ли? Он нежный, но все-таки не совсем живой. Технология прошлого. У Марка – ох, там вонючая черная грязь, ледяная слизь, болотная гуща. Технология ада. Но, в общем, это ерунда. Меня иногда глючит, без всякой аптеки, от тоски, от страха.