– Брось. Его тебе не отдадут. Таких, как он, не судят. В крайнем случае, их тихо убивают.
– В кой это веки хотел деньжонок подзаработать, взял пассажира. – Старик вздохнул и покачал головой.
– Вас хотят дать прямо в следующий номер.
«Анна чувствовала, как у нее блестят глаза в темноте, и еще, эти темные завитки на шее. А сцена, когда она приходит к ребенку? У Сережи жирные ножки. И сама Анна жирная, вся колышется. Вечная война духа и плоти, долга и страсти. Анна – это война Толстого с самим собой. Война, от которой он так устал к старости. Татьяна – это…»
Они сидели ночью на маленькой чистой кухне Маринкиных родителей, курили, пили кофе и дорогой французский коньяк.
Нина молчала. Пока шел обыск, она сидела на полу, все так же, обняв колени, и на вопросы не отвечала.