– Если вы так хотите спать, могу предложить вам еще кофе, – проворчал главный.
А что стоило раньше начать проверку сочинений? Дневник лежал у него дома. Если бы он прочитал его до встречи с девочкой, он вел бы себя совсем иначе. Как теперь входить в класс? Как смотреть на пустое место за четвертой партой у окна? Как смотреть себе в глаза в зеркале? Конечно, это он во всем виноват! Надо было сразу поднять тревогу, позвонить матери девочки, заявить в милицию. Пусть скандал, пусть что угодно, но ребенок был бы жив.
До нее наконец дошло. Она выключила телевизор, вскочила, побежала в ванную, но тут же вернулась и влепила Марку пощечину. Он, все еще смеясь, схватил ее за руки, стиснул запястья, притянул к себе.
– Не надо. Не суетись. Нам сейчас не до него. Он сам объявится, я уверен. Ну давай, лапушка, иди, что застыла?
Продюсер схватил его за правую кисть. Соловьев почувствовал быструю возню влажных пальцев, успел отдернуть руку. По полу рассыпалось несколько мятых купюр по сто долларов.
– Кирилл Петрович, – Оля зажмурилась и незаметно сложила пальцы крестом, – я попросила вас приехать потому, что мне показалось, этот человек, Карусельщик, на самом деле Марк Молох.