Соловьев передал трубку Антону. Он не мог говорить. Он допрашивал учителя Родецкого, и ему не хотелось, чтобы майор Завидов брал инициативу в свои руки.
– Она сказала, чтобы ты дал мне анальгину, – напомнил Марк.
И тут же в мозгу у него живой тонкий голос прокричал: Не лезьте ко мне никогда, старый педофил!
Масло – миро, священный жертвенный елей, символ чистоты и покоя. Оно смывает следы, гоминидам будет трудней найти Странника.
Я дико его боюсь. Страх не прошел, даже когда мы стали просто болтать. Он расспрашивал о школе, о родителях, спросил, нравится ли мне учиться, в какой институт я собираюсь поступать. Голос у него стал нормальный, человеческий, и улыбка. Зубы, конечно, искусственные, но все равно красивые, ровные. Для меня очень важно, чтобы у мужика были хорошие зубы. Я подумала – может, он все-таки ничего? Вполне душевный старикашка? В любом случае – последний. Перетерплю как-нибудь.
– Действительно, бред, – кивнул Соловьев и вдруг пробормотал: – Они отрицают серию сейчас так же, как тогда отрицали версию детского порно.