Лом был старый, ржавый, кое-где покривившийся от времени и тяжелой работы. Мишаков принял лом, оглядел и прислонил к стене. Вся стена была увешана фотографиями, и он не стал возвращаться за стол, а почему-то принялся рассматривать их, как гость в ожидании, когда его позовут к обеду. На орудие убийства он не обращал никакого внимания.
– Наверное, я ее и видела, – задумчиво проговорила Поливанова. – Когда из магазина возвращалась. Мне издалека показалось, что это Таис побежала, а потом выяснилось: она дома. Ну, то есть у нас.
Маня постояла в дверях гостиной и ушла на кухню. Внутри головы у нее образовался крохотный, как будто свинцовый, шарик, очень тяжелый и холодный. Маня знала, что дальше он начнет неудержимо расти, и часа через два вместо головы у нее будет огромный, холодный металлический шар.
Крупные женские слезы капали на снежные манжеты и на грязную шерсть, мешались с песьими. Стерва и сволочь плакала вместе с этой собакой, будь она неладна!..
«Душа» Алекс согласился, конечно, но зато душу из Мани вынимал... долго и основательно.
– Может, правда, поесть? – торопливо предложила Митрофанова, у которой от одной мысли о том, что Елена Васильевна «узнает», похолодело в позвоночнике.