– Не плачьте, – сказал Мишаков грубо. – Что вы, ей-богу! Сколько лет прошло.
Маня улыбнулась ему грозной улыбкой. Щеки у нее горели тяжелым румянцем. Ах, как Алекс знал и эту улыбку, и румянец!..
Спасение выходило какое-то ненастоящее, искусственное, как и вся жизнь, которой Артем жил, и он ненавидел себя с каждым днем все больше и все меньше понимал, что будет дальше.
Аннет позволила распаленному коньячком и ожиданием Анатолю приобнять себя, сосредоточилась, мысленно повторила Петечкины указания и усердно принялась их выполнять.
Первый вздохнул и стал подниматься. Девица смотрела на него внимательно, курила.
– Ты бы свои потребности или придержал малость, или удовлетворял где-нибудь в сторонке, где никто не видит. А ты с каждой пассией для желтых журналов фотографируешься! И что твоя жена должна делать? Любоваться, что ли, на эти потребности твои?