У меня красивые ноги, думала она, летя в пятидесятиметровую пропасть. У меня такие красивые ноги…
Все прошло чудесно. Больше всего Мэтью волновался, когда госпожа посол обнажилась и он не увидел между ее стройных ножек… ну… в общем… Последний раз он был в такой растерянности в девятом классе, прежде чем потерять девственность на заднем сиденье отцовского «Кадиллака». Тоже не знал — куда. Но тут Т’хонг что-то сделала, по ее телу прошла волна, и чешуйки раздвинулись, обнажая нежно-розовую мякоть.
— Было еще такое понятие, как политкорректность, — заметил доктор. — Еще до изобретения мнемошлема. Так мы и двигались, от корректности к коррекции.
— Хо, лапушка, думаешь, ответ на этот вопрос что-то изменит? — Гертруда пожала плечами. Взяла со стола черную, прокуренную трубку, примяла пальцем табак, щелкнула зажигалкой. — Покуда у людей беспомощность провоцирует насилие, ничего не изменится. Ни-че-го.
— Завтра у нас совместная операция. Мы и… — Демыч помедлил, — еще несколько групп. Знакомиться не будем, это ни к чему.
Она уже привыкла к мысли, что за три месяца не забеременеет и ее отпустят домой.