Сойдя на остановке, Трейси тщательно обтер костюм носовым платком. Из платка вывернулась рассерженная мыслящая сороконожка, которая забралась в карман, чтобы не платить за проезд в автобусе, и по вине Трейси пропустила нужную улицу.
— Ммм… Машина? — Удав кушал один раз в сутки, с вечера, и после завтрака у него наступал самый пик пищеварения. — А, машина… Так на ней повариху увезли. В госпиталь. Сложное деление, знаете ли. Если врачи не разделят, то непременно умрет. Позволю себе посоветовать: берите на ее место гидру. Конечно, она готовит только пищу, которую сначала сама переварит, это не каждому по вкусу, но с ее принципом пищеварения отъест не так уж много. Зато она почкуется, а не делится.
Суриковы встретили нас радушно, но с некоторой долей усталости. Мы были допущены лицезреть сокровище, только в масках, конечно, чтобы — боже упаси! — не занести какую-нибудь инфекцию.
А вот проверить, не украл ли социал чего-нибудь в богатом квартале, патруль может. Поэтому нужно затеряться в толпе. Есть одна улочка с зоомагазином…
«Сколько нас на земле», сказало оно. На Земле. Проговорилось. Раскрыло себя. Мало ли, кем оно хотело прикинуться, но Кеслер все понял.
Все фильмы носили порнографический (я вскоре узнал это слово) характер. Отношения между мужчиной и женщиной в них представлялись обыкновенными, иногда занимательными, но неизменно доставляющими удовольствие обоим партнерам. Большинство фильмов были посвящены однополой любви, причем в основном между мужчинами. Удовольствие в них тоже присутствовало, но чаще всего процессы на экране выглядели довольно мерзко. Фигурировали каловые массы, остающиеся на половом органе, кровь, полное отсутствие мужественности, сцены с гинекомастией и другими мужскими заболеваниями, придающими женоподобность, а также секс с гермафродитами. Сексуальные сцены в фильмах перемежались с грамотно построенными лекциями о формировании арийской расы и фашистского общества.