— Я прилетел из Цюриха посмотреть вам в глаза, — орал старик, тряся щеками и брызгая слюной. — Мне восемьдесят три года, и я свое пожил, но у вас-то кругом дети, должна быть какая-то ответственность? Почему вы сидите сложа руки?
В третьем поклоне Волк сложился перочинным ножиком. Тяжелов отчетливо услышал, как коленка стукнула Андрея Андреевича по скуле.
Мы долго не замечали странностей. Не хотели замечать. Впрочем, разве это были странности — так, детские забавы, не больше. Поначалу «они» всего лишь собирались в пивных, пили ячменное и шушукались о чем-то, отворачиваясь от нас. Потом они перестали отворачиваться, замолкали, едва мы приближались, будто заговорщики, и взгляды их стали злыми, непримиримыми. После они уже не приподнимали шляпы при встрече, а некоторые, самые молодые и самые голодные, кричали нам что-то о предательстве и о расплате. Мы старались вести себя терпеливо — каждый имеет право высказываться. Каждый имеет право на собственное мнение. Даже если оно не совпадает с твоим — прояви уважение.
— Послушайте, уважаемое… но так же не говорят. «Русские» — такого и слова-то нет. Вы хотели сказать — россияне нетюркского происхождения?
Там не будет церкви вовсе. И венчаний не будет.
Батлеров: «Мне, полковнику внутренних войск, предложили возглавить гомоспецназ? Аж нога зачесалась. И руки. Даже не знаю, что сказать. Цензурно. Поэтому скажу так (фраза, забитая бипами). В общем, как говорят у вас в Гарлеме, «Фак офф, афроамерикан!»