Старик, степенно докушав и вытерев губы, отправился прогуляться. Ходить пешком не было никакого желания, но использоваться Паука искусник не рисковал – еще свежи были в памяти застенки в Беллусе.
…Толлеус смотрит на картину – искусную картину во всю стену, где нарисованные персонажи двигаются как живые. Толлеус уверенно говорит: «Первый канал» – и картинка меняется, послушная его воле. Стоп! Что-то интересное. На картине люди в одинаковой зеленой форме в молчании сноровисто потрошат маленькими ножами бесчувственного человека. Толлеус не брезглив, но отчего-то в желудке нехорошо. Один из зеленых окровавленными руками вытаскивает из тела почку. Палачи? Нет! Другой уже держит наготове новый орган, чтобы заменить поврежденный.
Архонт поднял руку, и вновь ожили барабаны.
Это было настолько удивительно, что Толлеус никак не мог поверить, что это не шутка. И то сказать: оробосцы голосуют за искусника! И тем не менее вот она, грамота с чародейскими печатями: все чин по чину.
Скрипя, телега уверенно катила вперед, оставляя за собой в пыли прямые линии следов с отпечатками подков посредине. Понукать лошадей не было смысла: они не выдержат быстрого темпа. Покупать других Толлеус не планировал – хорошие скакуны дорого стоят. И все же старику, сидящему сзади, казалось, что едут они слишком медленно. Проводив печальным взглядом ворону, которая в несколько энергичных взмахов крыльями обогнала путников, он грустно вздохнул. Чародей из видений умел летать. Он был быстр и свободен как ветер. А старик навсегда прикован к земле, как гад ползучий.