— Вот. А связь — это наше все, нервы войны… Так что ты ценнее.
То есть, говоря по-старому, до Аничкова дворца. Который, как и сам Мирович, представлял собой образчик разительной перемены, случившейся вдруг с Россией в первых числах июля 1762 года. Казалось, страна застыла в изумлении, как камень, закаченный на вершину горы неугомонным каторжником Сизифом. Застыла, как полуденная тень, растягивая удивительное мгновение выбора: куда катиться-то?
Все-таки очень резвый народец собрался в этих свежеокрашенных стенах. Вот и эти: двое офицеров, унтер-канцелярист. Всех нарочно интригуют и очень этой потехой довольны. Физиономии просто расплываются.
До датских орудий оставалось триста саженей. Двести. Полтораста.
— Кто у нас связью командует? — удивленно спросил он. — Это ты все должен знать!
Вживе Петр был еще страннее. Тонкие резвые, непоседливые конечности невесть каким образом крепились к узкой грудной клетке и тяжелому, налитому животу, полному инерции. И все это органично уживалось вместе. В глазах Петра было осознанное беспокойство — губы дрожали в детском страхе за дорогое ему существо. Таком пронизывающем, что места в душе на страх за себя не оставалось. Баглир почувствовал к нему симпатию, которая растворила в себе без остатка все слышанные им про царя дурные байки.