— Более разумными. Или более человечными.
Баглир, миновав охранение украинского лагеря под Бродами влет, осторожно взмахивая крыльями и очень стараясь не хлопнуть бьющим из-под них воздухом, приземлился прямо возле гетманского шатра. Часовых Мирович, оказывается, предупредил — на всякий случай.
Дружный рогот отрезвил Гришку. Он огляделся — вот Алексей Разумовский запрокинул голову и надрывается во всю силу тренированных певческих легких. Князь Трубецкой басовито ведет партию Преображенского полка, кавалерийски ржут конногвардейцы, фон Энтден выдает размеренное ха-ха, как часы тикают, фельдмаршал Голицын заливается канареечными трелями, Иван Шувалов, потеряв царедворческий лоск, придерживает живот, чтобы не лопнуть.
А вот Петру стулья и кресла чем-то не угодили. Поэтому он прислонился к стене.
Для гусар попытка прорыва обернулась не лучшим образом. Самых медлительных и невезучих догнали глупые пули пеших секретов. Самых наглых, скакавших вдоль дорог, подцепили на косы засады. Самых быстрых ждали в темноте плетни и ямы, да и просто деревья. Но главные злоключения достались на долю хладнокровных, умеренных людей середины. За каждым из них по очереди вырастали из ювелирной тьмы звездной южной ночи полуголые гиганты с саблями. Иные отстреливались из карабинов и пистолетов. Иные бросались с саблей на сотню — конец был один, и уже к следующему гусару приближался неумолимый рок, приближался сзади и самую чуточку — сбоку.
— Действуют. Но неизменно оказывается на потолке.