— Стой! Спасите государя! — орали они истошно.
— Тогда — какие новости? — спросил фельдмаршал хмуро. От сырости ломило кости. — Если никаких, это хорошо.
— Тогда и вы меня не обессудьте, — смеясь, сказал Миних. — Эй, ребята, взять его!
— Не понимаешь? — спросил. И прислонился к отсыревшей стене, будто обессилев. — Не понимаешь. Я вот тоже не понимаю. То есть не хочу понимать. Но вот начинаю догадываться.
Так Баглир снова спешился. Рысью шкуру потерял, а медвежья намокла. Зализав рану и закусив полосатым диким поросенком (как отец-кабан бросался на неповинное дерево, на которое вдруг вознесся его визжащий отпрыск!), он переправился на восточный берег. Он решил, что даже такое несовершенное оружие, как то, из которого его ранили, ему пригодится. Еще ему нужен был хороший нож, кресало и трут, и многое другое. За свою рану он собирался взять большую контрибуцию. Но не с боем. Он несколько раз обошел частокол, окружавший поселок, и стал терпеливо ждать ночи.
— Тогда, — изрек Вадковский, — имею вам доложить, что Ивана Лукьяновича Талызина в Кронштадте повесили.