— Нам читай, — крикнул купчик-драчун, — всем. Мы-то, чай, «Виват, Екатерина!» не кричали.
И — бегом по последним ступенькам. Полу плаща и отнесло в сторону.
Ага, при адъютанте Тембенчинский у нас «сам». А за глаза да при своих?
Поначалу он так и поступил. Приземлился. Потом ругал свой ум за то, что тот оказался задним, а не передним. Очутиться голым и босым в чужом лесу — да еще и не мочь взлететь! Испугался, конечно. Но ведь и готовился к чему-то в этом роде всю свою жизнь. Осмотревшись, остался почти доволен: деревья в лесу были знакомыми — елями всех оттенков и размеров. Кое-где между — пробивались сосны. Решил: раз деревья свои — значит, и животные будут такие же, и люди. Уровень развития — другой вопрос. Отношение к чужакам — тоже. Но все равно надо выйти к цивилизации.
Сен-Жермен побледнел. Руки, пытавшиеся открыть табакерку для успокоительного чихания, дрожали, как у записного пьяницы.
Тембенчинский кивал хохлатой головой, соглашаясь. Действовать надо решительно. И разбить турок внезапной атакой при поддержке снятых с «Дуилия» орудий. Учитывая, что приходилось защищать базу, и пороха имелось более чем достаточно, а великолепной турецкой конницы в десанте, разумеется, не было, Суворов нарушил собственные правила, гласившие, что с турками надо сражаться в каре, и развернул корпус трехшереножным строем. Но не классическим прусским, перечеркивающим все поле боя одной или двумя линиями, а рваным, побригадно.