Страшно — отправлять детей одних в неизвестность для их же защиты! Как родители пережили такое? Ведь это насилие над инстинктом, повелевающим защищать потомство. Я, например, рядом с Кит становлюсь как медведица. И слежу за ней, даже когда она не со мной. И если ей что-то угрожает (а при ее любви карабкаться куда не следует это происходит часто), у меня шерсть встает дыбом на загривке (а ведь раньше жила, не ведая, что у меня есть загривок), и я бегу ее спасать. У Кит есть враг, племянник священника. Он бросался в нее сливами. Так я на него нарычала! Странно, но интуитивно я всегда знаю, где Кит, чувствую ее, как собственные руки, но если бы вдруг потеряла из виду, сошла бы с ума от беспокойства. Очевидно, природа так устроила для выживания новых поколений, но война это искорежила. Как гернсийские матери жили, ничего не зная о своих детях? Не представляю.