В реальности бы я задумалась над этим, и клянчить, конечно, перестала бы. А здесь просто знала, что именно его я искала для чего-то очень важного.
- Как получилось, что прошел почти месяц, а ты никому ничего не сказала?
И что, все-таки, жарит Клэр? Неужели не заметила, что два холодильника забиты моей едой, а третий теперь Мишиной. Спуститься, что ли, посмотреть на обновку? И ведь смогла приобрести ее в воскресенье, неужели магазины в Нордейле вообще не закрываются?
Подошел троллейбус. Старый, потертый, синий, с налепленной рекламой на боках. Я вошла внутрь и села. Мест хватало, маршрут был далекий от центра, потому и редко когда перегруженный. Отдала контролерше тринадцать рублей - та недовольно отщипнула билетик, будто от души оторвала и в руки кинула. Ушла к себе на персональное, накрытое видавшей виды протертой бархатной тряпкой, кресло и тщательно умастилась, будто и не вставать ей на следующей остановке, чтобы обилетить вновь вошедших.
Нет дна. У отчаяния никогда нет дна, только падать. Глубже и глубже.
- Почему вас боятся, Дрейк? Судя по обрывкам разговоров, Комиссия не самый справедливый орган.